Неопределенный юридический статус фермера в России порождает проблемы

Российское фермерство готовится встретить свой 30-летний юбилей, возраст зрелости. Это, с одной стороны праздник. С другой стороны, по данным сельхозпереписи, за последние 10 лет число фермеров уменьшилось вдвое. Это ошибка переписи, или у государства, как в том анекдоте, концепция изменилась?

Эти и другие вопросы обсудили издатель портала «Крестьянские ведомости», ведущий передачи «Аграрная политика» Общественного телевидения России, доцент Тимирязевской академии Игорь АБАКУМОВ и экс-министр сельского хозяйства, академик РАН, профессор Государственного университета землеустройства Виктор ХЛЫСТУН.

— Виктор Николаевич, вы были министром сельского хозяйства при скольких правительствах? Я, честно говоря, уже сбился со счета, то ли при четырех, то ли при трех, то ли при пяти.

— При четырех. Это не значит, что было четыре председателя правительства, было четыре состава правительства.

— Виктор Николаевич, при вас в 1991 году начиналось фермерство как при министре сельского хозяйства.

— На самом деле раньше.

— Фермерство начиналось раньше, конечно, оно начиналось с арендаторства. Слово «фермер», что называется, в законе появилось где-то в 1991 году.

— Осенью 1990 года, но в обиходе это слово появилось намного раньше. Я хочу напомнить архангельского мужика, это начало 1990 года, и его уже называли фермером. Хочу напомнить, что в Орловской области поощрялось местными властями создание первых фермерских хозяйств. Но их количество было, конечно, невелико. Но я считаю, что основной базой для развития фермерства был семейный подряд. Он показал, несомненно, свою эффективность.

Кроме того, КИТы так называемые (коллективы интенсивного труда) дали возможность увидеть, что индивидуализация труда и отношение к результатам этого труда существенно меняют возможности сельскохозяйственного производства. И поэтому как одно из очень важных направлений крестьянские хозяйства или фермерство появилось в России.

— Виктор Николаевич, вы это считаете каким-то этапом в своей жизни? Это ведь и ваша заслуга тоже.

— Несомненно. Я не переоцениваю своей заслуги в этом плане, но для меня началась работа по возобновлению фермерского движения, я бы сказал так, не в Министерстве сельского хозяйства, а в Государственном комитете РСФСР по земельной реформе. Чуть позже этот комитет получил еще прибавку «и поддержке крестьянско-фермерских хозяйств». Это было время очень больших надежд, было время немалых заблуждений, множества ошибок, но это было достаточно интересное время.

Почему? Потому что вот состоится 30-й съезд фермеров, у меня в памяти самый бурный, наверное, 2-й съезд фермеров в 1990 году. Мы увидели на этом съезде совершенно другую категорию крестьянства – не канючащих, не просящих чего-то, а жестко ставящих проблемы и требующих от власти к ним соответствующего отношения. Эта же тенденция была и на 3-м съезде остро проявлена. Может быть, помните, съезд проходил в Колонном зале Дома союзов…

И фермеры заявили: пока Егор Тимурович Гайдар не придет на наш съезд, мы останавливаем работу и не покинем это здание. Это не было каким-то капризом, слишком жестко тогда стояли вопросы. Новое правительство, которое называли правительством реформ, будет поддерживать фермерское движение, или у него совершенно другие приоритеты? Нужно было услышать власть, и крестьяне этого добились. На мой взгляд, сегодня ситуация более сглаженная, с одной стороны, возможности для российского фермерства достаточно существенные.

С другой стороны, происходит как бы исподволь, неформализованно, это не исходит от публичной власти, но тем не менее некое принижение роли и значимости фермерского движения. Причем, на мой взгляд, это происходит абсолютно необоснованно. Но обратите внимание: земли фермерский сектор имеет менее 6% от всей площади сельскохозяйственных земель – 5,8%. Но производит при этом в 2017 году (итоги 2018 года еще окончательно не подведены) почти 30% зерна, более 20% сахарной свеклы.

— Это к вопросу об эффективности.

— Да. Если посмотреть на динамику развития различных секторов аграрной экономики, то оказывается, что самое стабильное развитие, последовательное развитие имел именно фермерский сектор. Причем я сразу хочу сказать, что я не являюсь абсолютным апологетом фермерства как единой формы хозяйствования. Меня часто обвиняли в 1990-е гг., что я вижу якобы фермерский путь как единственный для России. Это не так. В моем представлении должно быть разумное соотношение мелкого, среднего и крупного сельскохозяйственного производства, но при этом должен реализовываться один принцип: никто никому не должен мешать. Должны выстраиваться коммуникации, которые помогают развиваться каждому из этих участников.

— Вы говорите, как должно быть в идеале, Виктор Николаевич?

— На самом деле это далеко не так.

— Вот ситуация, которая сейчас складывается, у нас порядка 20 агрохолдингов крупных, в общем, закрывают нам продовольственное обеспечение.

— Ну, я бы не сказал, что закрывают. Они создают значительную, весомую часть продовольственной корзины.

— В то же время, по данным переписи, я не знаю, насколько она справедлива, эта перепись, но по данным переписи у нас количество фермеров снизилось за последние 10 лет едва ли не вдвое. Так это или не так? Вам это не напоминает – сейчас, может быть, скажу очень крамольную мысль – предвоенную ситуацию с коллективизацией, когда число мелких хозяйств было резко снижено, а число крупных, которые могли быстро наращивать свои объемы за счет государственных субсидий, за счет государственных вливаний, управляемые были государством эти холдинги, это же тоже были холдинги в свое время, это же многоотраслевые хозяйства.

— Ну, своеобразные холдинги.

— Многоотраслевые хозяйства – те же самые холдинги вертикально интегрированные. Вам не напоминает это ситуацию, что идет подготовка к некоему времени Ч, когда нужно будет управлять из одного центра всей экономикой?

— Такие опасения могут иметь место на самом деле исходя из того, что реально, объективно происходит. Но я не думаю, что это является стратегической целью.

Это происходит просто потому, что государство не управляет объективно этим процессом. Вот в нас сидит еще эта старая убежденность в том, что рынок сам все расставит по своим местам, государству не нужно вмешиваться в развитие процессов экономики. Государство должно, определяя земельную политику, совершенно четко сказать, — оно пока отмалчивается в этом плане, — а оно должно сказать, кого оно готово поддерживать, каким образом будут строиться пропорции, структура государственной поддержки. Я хочу напомнить позицию власти: помните конец 1990-х гг., Фонд льготного кредитования?

Правительство жестко определило, что из общего объема кредитных ресурсов 15% идут на сектор фермерских, и жестко абсолютно это соблюдало.

— Да, отслеживало.

— Причем не просто рекомендовало региональным властям, а поскольку был центр распределения кредитных ресурсов в Москве, устанавливали совершенно жесткие лимиты, и фермеры это очень почувствовали. Вы помните, была ситуация начала фермерского движения. Многие говорят, что там растащили силаевский миллиард поддержки фермеров в 1991 году…

— Ну, не совсем так.

— Я с этим принципиально не согласен потому, что был, конечно, очень сильный риск, Иван Степанович Силаев, что называется, рисковал всей своей репутацией… Головой рисковал. Но фонду поддержки фермерства, который создан был при АККОР, передали в полное распоряжение эту сумму, и они направили эти средства по назначению. Это происходило под жесточайшим контролем, на каждом фермерском съезде отчитывались чуть ли не за каждый рубль, потраченный из этого фонда, и направляли его именно на крестьянско-фермерскую поддержку. Сегодня мы плачемся, хнычем, что львиную долю господдержки получают агрохолдинги, но инструмента, который бы четко со стороны государства регулировал эти процессы справедливого распределения, мы не создали.

— А как вы полагаете, отсутствие этих инструментов не есть проявление государственной аграрной политики?

— Видите ли, отсутствие политики – это тоже политика. В данном случае, когда мы закрываем глаза на то, что происходит, лишь ориентируемся на то, что есть позитивные результаты деятельности агропродовольственного сектора (они очевидны, они налицо). При этом забываем о том или, скажем, каким-то только боковым зрением видим то, что реально в деревне происходит — опустынивание огромных территорий, людность сельских населенных пунктов резко сокращается.

— То есть территория становится бесконтрольной.

— За десять лет на 2 миллиона гектаров уменьшилась площадь личных подсобных хозяйств, по статистике Росреестра — на 2 миллиона гектаров. Это много для ЛПХ, значительно, это 20% всей площади. Мы вообще не обращаем внимания на то, как земля используется сегодня. А реально выглядит так, вот есть сравнение 2006 года и 2018-го, если посмотреть на начало 2018 года. В 2006 году сельскохозяйственные организации арендовали у государства 15% и 38% арендовали у владельцев земельных долей. По прошествии всего этого периода цифры изменились: уменьшилось значительно то, что арендуют у владельцев земельных долей, зато доля аренды государственных и муниципальных земель увеличилась почти в 3 раза.

Ладно бы это так еще, но есть еще строка «пользование предоставленной в пользование». Так вот, 38% сельхозорганизаций предоставлены в пользование земли, то есть это бесплатное пользование, а смотрим рядом, что с фермерами в этой части происходит? У фермеров эта доля составляет чуть более 10%. Там 38%, а здесь только 10%. Есть еще одна очень примечательная строка – это «используемые без предоставления», то есть самовольно захваченные: это ни много ни мало 5% всей площади земель сельхозорганизаций. А в цифрах это означает 18 миллионов гектаров.

— Самозахват.

— Да, самозахват. А у фермеров смотрим эту же позицию – ноль, ничего такого там нет.

— Они знают, чем рискуют.

— Фермер – это предельно ответственный человек. Вот из моей практики работы в банке: самыми надежными заемщиками были фермеры; самую высокую кредитоспособность мы отмечали у этого сектора; возврат кредитов был здесь максимальный. Потом идут ЛПХ и только потом — крупные хозяйства, на последнем месте.

Вся аграрная история страны, начиная с советских времен, подтверждает: как только наверху принимались какие-то решения по угнетению, сокращению личных подсобных хозяйств, так деревня начинала деградировать, начиналось массовое бегство из села. Если мы хотим решить экономические проблемы тем, что за счет крупных агломераций обеспечивать потребности страны, это один подход. Тогда мы должны четко себе представить, что огромные неиспользуемые, опустыненные территории, безлюдные будут представлять основное лицо России.

Или мы хотим, как в большинстве цивилизованных стран, всеми силами, средствами сохранять крестьянство как основу государственности российской, как базис развития территорий? И для этого не надо огромные деньги выделять в виде каких-то субсидий, а нужно предоставить нормальные условия, например, для выпаса скота. У нас огромные площади естественных кормовых угодий, которые никак не используются. Есть возможности для развития молочного и мясного скотоводства во всех секторах аграрной экономики, как в крупном, так в среднем и мелком.

— Виктор Николаевич, но вы же только что сказали о миллионах гектаров самозахватов, причем эти самозахваты делают не фермеры, а крупные хозяйства, попробуй  туда сунься со своей коровкой. Но мы с вами говорили об итогах переписи. Действительно число фермеров уменьшилось наполовину?

— Я очень сомневаюсь, что это так. Думаю, два момента сработали здесь. Во-первых, в течение последних десяти лет мы абсолютно запутали фермера с точки зрения определения его юридического статуса: индивидуальный предприниматель он, или он свободный крестьянин, или он организатор, создатель общества с ограниченной ответственностью…

— Вы знаете, одно понятие «крестьянско-фермерское хозяйство» – это уже бред полный.

— Конечно. Если бы мы отказались от всех прочих и сказали, что вот крестьянско-фермерское хозяйство есть юридический статус. Независимо определили, до какого предела количество работающих может быть там, установили для всех абсолютно общие правила.

— Есть фермеры, у которых 10 гектаров земли. А есть маленькие фермеры, причем маленькие потому, что негде взять земли. Когда паи все выделялись, например, в Белгородской области землю выкупал областной фонд. Теперь фермерам сдает в аренду по 3 900 рублей за гектар, землю дают на 11 месяцев, не на 5 лет, не на 10 лет, а на 11 месяцев. Как развиваться, если на 11 месяцев землю дали, на следующий год неизвестно, дадут или не дадут. Нет смысла эту землю обихаживать и удобрять.

— То, о чем вы говорите, – это страшная беда. Совершенно очевидно, что аренда на срок до 1 года – это гибельная операция для земли. Такой арендатор не будет заинтересован в улучшении этого земельного участка, соблюдении всех норм, правил и требований и так далее.

А почему это происходит? Потому что, 2/3 земли находится в государственной и муниципальной собственности. Из всей площади этих государственных и муниципальных земель на кадастровый учет поставлено менее 20%. А если участки не поставлены на кадастровый учет, они не могут быть предоставлены на длительную аренду, потому что нужно регистрировать договор аренды, а он нелегитимен, этот договор, поскольку собственник не обладает должными юридическими основаниями, он не зафиксировал свое право в юридической регистрации. Из-за этого муниципальные образования предпочитают давать землю на срок до 1 года или вообще без любого договора практически. А это порождение коррупции, это порождение различных превышений должностных полномочий и так далее. Это в значительной степени и есть основной корень зла того, с чем сталкиваются все занятые в российском земледелии, в том числе и фермеры. Ситуацию надо изменить. Во-первых, нужно провести сплошную инвентаризацию земель, выявить земли, которые используются не в соответствии с законодательством. Сначала надо поставить землю на кадастровый учет, выставить ее на публичные (подчеркиваю, публичные) открытые торги с информацией обо всем этом…

— Виктор Николаевич, там «наверху», кто принимает всю эту терминологию и законодательство, они действительно ничего не понимают, или они слишком хорошо все понимают, чтобы фермеров, так сказать, немножко «прикрутить»?

— Если отвечать одним словом, я бы сказал так: это непрофессионализм. Это непонимание объективно существующего состояния и тенденций, которые отмечаются в развитии земельных отношений, в развитии сельского развития. Не вижу, не понимаю, а потому не реагирую. Думаю, что в этом главная причина.

— Наверное, надо воссоздавать Госкомитет по земельным ресурсам, я так думаю, где собрались бы действительно профессионалы.

— Несомненно. Я хочу напомнить, что Госкомзем 1990-х гг. был властной вертикалью, которая несла всю полноту ответственности за всю землю в пределах Российской Федерации.

— Не только сельскохозяйственную?

— Когда я был председателем Государственного комитета РСФСР по земельной реформе и одновременно главным государственным инспектором, как меня лупили со всех сторон, и сверху, и снизу! На мне была огромная ответственность. А сегодня, когда я спрашиваю у руководства трех министерств – экономики, сельского хозяйства, Росреестра – кто готов взять на себя всю полноту ответственности за состояние, организацию и использование земель?

— Боятся, Виктор Николаевич.

— Все говорят: «Нет-нет, ну что вы! Нет!»